Владыка вод - Страница 33

Эта тягостная сцена разрешилась победным воплем усатого капитана. Не вставая с колен, он разогнулся и показал одновременно фельдмаршалу и доминату что-то тоненькое, изогнутое: «Вот! Вот!» Смел услышал, как за спиной у него кто-то изумленно выдохнул: «Серпокол!» Он обернулся, спросил вполголоса: «А что это?» — «Да камешек такой, дети балуются…» — «Ах, дети…» — пробормотал Смел, чувствуя, как неизвестно с чего вдруг съежилось сердце.

Капитан между тем все так же на коленях подошел (или подполз?) к фельдмаршалу и протянул ему обломок серпокола: «Вот. Подложили».

Фельдмаршал взял обломок на ладонь и долго-долго глядел, уставившись. К лицу его вернулся обычный цвет, губы подергались еще, подергались — и закрепились. Наконец он поднял глаза и прозвучал его грубый глухой голос. Слова изо рта его выпадали как из-под топора чурки: «Всех часовых. Сюда».

Сейчас же сумрачные мордовороты зашевелились, нырнули в толпу и удивительно быстро вытолкнули к фельдмаршалу восьмерых солдат — все четыре смены, стоявшие той ночью у пушки. Они, бедные, даже испугаться не успели, удивились только — куда это их тащат? Хотя, догадались, конечно, что не за пряником. А вот как прошелся перед ними фельдмаршал горбатой походкой, как глянул на каждого потусторонним взглядом, едва пробивающимся к жизни через муть зрачков — тут-то их жуть настоящая и взяла: не докричишься до такого и пощады не допросишься.

В то время, как проходил фельдмаршал перед виновными, улегся гул над растревоженным войском: все ждали, что скажет он. А он остановился, протянул на ладони обломок серпокола и забухал изнутри себя обрубками:

— Видели, псы черные? Это вы. Проморгали. Двое из вас. Наказать… — фельдмаршал опустил голову и задумался. — Наказать надо вас примерно. — Войско не издало ни вздоха, слушая своего командующего, лишь какая-то вздорная птаха непочтительно звякала над людьми стеклянным бутылочным голоском: глинь! глинь! Она успела глинькнуть раз девять или десять, пока фельдмаршал принял решение и поднял голову: — А казню. Всех нельзя… — снова задумался он огорченно. — А тех двоих, которые проморгали, — обязательно.

Тут войско снова загудело — от неясности: как этих проморгавших определить? Фельдмаршал понял, что затруднение, и повел рукой, водворяя тишину:

— Вас восемь. Кто эти двое — сами решайте. А времени вам… — он оглянулся: — Эй, сигнальщик. Ко мне. Ну-ка сыграй «ко сну отходить»… э-э… ну, хотя бы, восемь раз. Вот вам и время. А не решите — всех отдам. Палачу. Все ко сну отойдете. Начинай, сигнальщик!

Услышанное обдирало уши, свербило в мозгу жестокой несуразностью, но приказ есть приказ. Сигнальщик поднес к губам боевую трубу и нехотя, медленно полились над дорогой сипловатые звуки знакомого сигнала «ко сну отходить». Фельдмаршал, склонив голову, слушал и удовлетворенно считал вслух: «Один. Два. Три.» Сигнальщик как мог затягивал каждую из пяти нот коротенькой мелодии, но счет шел неумолимо быстро, и вот уже фельдмаршал вытолкнул: «Восемь».

Обреченные солдаты даже с места не сдвинулись все это время. Они, видно, так и не поняли толком, чего от них ждут и почему это, собственно, среди белого дня заиграли отбой…

Фельдмаршал, произнеся «восемь», такой улыбкой оскалился, будто придумал вдруг без палача, самолично всех восьмерых зубами загрызть. Но он сказал вместо этого:

— Ага. Нет доброхотов. Так и знал. — И через плечо: — Палача сюда.

Но тут доминат, наблюдавший за всем уже без потрясения, а вроде даже как с интересом, стронул коня с места:

— Отставить палача.

Доминат подъехал ближе и увидел с высоты сразу многое. Он увидел фельдмаршала, ненавидящего его тяжело и бессильно, как только старость может ненавидеть молодость (доминат мысленно рассмеялся в мутные старческие глаза); он увидел, что приговоренные готовы упасть перед ним в пыль и каяться, и клясться, что они виноваты, да, но не настолько! — и заслуживают наказания, а не казни (доминат подумал, что именно так и поступит); и увидел еще войско, ждущее его решения с некоторой надеждой, но больше — с любопытством. Доминат повторил:

— Отставить палача. Часовым — по десять плетей. Пушку — подготовить к маршу. Без телеги… Исполнять!

Опять зашевелились сумрачные мордовороты — потащили солдат, стоявших на часах, к ближайшим деревьям, на ходу срывая с них рубахи. Пушку по команде усатого капитана муравьями облепили латники и, дружно ухая, поставили ее на колеса. Тут же конюхи стали перепрягать коней. Смел пошел в сторону, подальше от деревьев, к которым привязали часовых — там уже свистели плети, слышались крики и стоны. Он не любил таких зрелищ, хотя если сам впадал в ярость, бить умел крепко и больно. А часовые были действительно виноваты, по справедливости. Однако, его поразило, что никому и в голову не пришло искать настоящего виновника, подложившего в колесо эту штуку. Или не до того сейчас?

Так, размышляя, он дошел до обоза, и увидел Последыша. Тот стоял на телеге в поварском колпаке, надвинутом почти на глаза, вытянувшись на цыпочках, и, бледный как смерть, смотрел туда, где били плетьми солдат. Смел сразу все понял. Он вспомнил странную, показавшуюся знакомой тень, увиденную в полудреме, и как сказали ему: «Мальчишки балуются…» — все сходилось.

Первым движением Смел хотел было подойти к Последышу, который не замечал его, но раздумал. Лучше потом, когда не будет вокруг лишних глаз.

Десять плетей — дело недолгое. И скоро засипела труба, и войско снова двинулось в путь, продолжая обсуждать происшествие. Смел шел задумавшись, погромыхивая своим ведром, так что не услышал раздавшихся сзади криков: «Берегись!» Идущий рядом с ним Посошок подхватил его под руку, оттащил на обочину. Ничего не понявший Смел оглянулся и увидел причину внезапной тревоги: их обгоняло верховое войско могулов.